Участники DZ`OB из Днепра рассказывают о техно-музыке
Будь Хантер Томпсон музыкальным критиком, он написал об этих ребятах примерно так. У них в багаже был огромный опыт исполнения академической музыки. Одна виолончель, один гобой, фагот, скрипка, альт и кларнет. А еще желание создавать нечто на стыке акустической музыки, техно, дабстепа и IDM.
Так в 2014 году начиналась история одной из самых необычных украинских групп – DZ’OB. За это время коллектив из Днепра успел выпустить 3 релиза и стать любимчиком профильных медиа.
Саша Вареница встретился с участниками DZ`OB Алексеем Бадиным и Максимом Андрухом после выхода их нового альбома Being for Throbbing, чтобы поговорить о птицах, хаосе и эксцентричном фаготе.
Так в 2014 году начиналась история одной из самых необычных украинских групп – DZ’OB. За это время коллектив из Днепра успел выпустить 3 релиза и стать любимчиком профильных медиа.
Саша Вареница встретился с участниками DZ`OB Алексеем Бадиным и Максимом Андрухом после выхода их нового альбома Being for Throbbing, чтобы поговорить о птицах, хаосе и эксцентричном фаготе.
Саша: Привет! Почему DZ’OB?
Алексей: Потому что DZ’OB – это клюв. Я еще во время учебы в консерватории хотел собрать струнный квартет, который будет играть что-то такое вроде Шнитке или Губайдулиной. Затея как-то само собой переросла в группу DZ’OB. Но есть и еще одна версия.
Саша: Я думал, что DZ’OB, потому что Максим – орнитолог.
Максим: Я не орнитолог. Я бёрдвотчер.
Саша: То есть типа там скелетики ты не собираешь?
Максим: Нет. Бёрдвотчеры просто наблюдают за птицами, чем, кстати, очень помогают орнитологам. Это ведь целая тусовка. Они собирают свои наблюдения. У них там специальные приложения на смартфонах, все фиксируется. Сегодня такой-то день, увидел воробья.
Саша: Ты тоже в этом участвуешь?
Максим: Я в этом деле профан. Но у меня есть знакомые, которые специально покупают какие-то внедорожники и ездят в разные непонятные места. На болота, в поля. Смотрят, записывают, соревнуются. Типа я 300 птиц увидел, а я 350.
Алексей: Я тебе так скажу. Это он только говорит, что любитель. Но на самом деле, он ездил на болота в Беларуси и провел там три недели. Считал популяцию вертлявых камышовок.
Максим: Причем мы их считали по голосу.
Алексей: Потому что DZ’OB – это клюв. Я еще во время учебы в консерватории хотел собрать струнный квартет, который будет играть что-то такое вроде Шнитке или Губайдулиной. Затея как-то само собой переросла в группу DZ’OB. Но есть и еще одна версия.
Саша: Я думал, что DZ’OB, потому что Максим – орнитолог.
Максим: Я не орнитолог. Я бёрдвотчер.
Саша: То есть типа там скелетики ты не собираешь?
Максим: Нет. Бёрдвотчеры просто наблюдают за птицами, чем, кстати, очень помогают орнитологам. Это ведь целая тусовка. Они собирают свои наблюдения. У них там специальные приложения на смартфонах, все фиксируется. Сегодня такой-то день, увидел воробья.
Саша: Ты тоже в этом участвуешь?
Максим: Я в этом деле профан. Но у меня есть знакомые, которые специально покупают какие-то внедорожники и ездят в разные непонятные места. На болота, в поля. Смотрят, записывают, соревнуются. Типа я 300 птиц увидел, а я 350.
Алексей: Я тебе так скажу. Это он только говорит, что любитель. Но на самом деле, он ездил на болота в Беларуси и провел там три недели. Считал популяцию вертлявых камышовок.
Максим: Причем мы их считали по голосу.
Саша: Какая у тебя любимая птица?
Максим: Их много. Есть любимые названия. Дупель, например. Отличное название! У некоторых птиц есть еще классные звуки.
Саша: Сэмплируешь?
Максим: Записывал, конечно. Но в DZ’OB еще не использовал.
Саша: Как правильно называется стиль вашей музыки?
Алексей: У нашего стиля нет названия. Нас часто просили придумать его наконец самим. Надо же как-то группу позиционировать. И мы решили, что исполняем электроакустический IDM.
Саша: Вы имеете отношение к неоклассике?
Алексей: Нет! Вообще я недоумеваю, когда вижу, как многие наши СМИ пишут, что мы играем неоклассику. Друзья, неоклассика – это Стравинский, Хиндемит, композиторы начала-середины ХХ века. Мы никакого отношения к этому жанру не имеем. Просто, как бы это объяснить…
Саша: … просто это модное слово.
Максим: Да, сейчас всех подряд называют неоклассикой. Любомира Мельника и прочих.
Саша: Любомир Мельник – музыкант или фокусник?
Алексей: Я не хочу отвечать на этот вопрос.
Максим: Их много. Есть любимые названия. Дупель, например. Отличное название! У некоторых птиц есть еще классные звуки.
Саша: Сэмплируешь?
Максим: Записывал, конечно. Но в DZ’OB еще не использовал.
Саша: Как правильно называется стиль вашей музыки?
Алексей: У нашего стиля нет названия. Нас часто просили придумать его наконец самим. Надо же как-то группу позиционировать. И мы решили, что исполняем электроакустический IDM.
Саша: Вы имеете отношение к неоклассике?
Алексей: Нет! Вообще я недоумеваю, когда вижу, как многие наши СМИ пишут, что мы играем неоклассику. Друзья, неоклассика – это Стравинский, Хиндемит, композиторы начала-середины ХХ века. Мы никакого отношения к этому жанру не имеем. Просто, как бы это объяснить…
Саша: … просто это модное слово.
Максим: Да, сейчас всех подряд называют неоклассикой. Любомира Мельника и прочих.
Саша: Любомир Мельник – музыкант или фокусник?
Алексей: Я не хочу отвечать на этот вопрос.
Саша: Вы единственная группа в Украине, которая работает в жанре электроакустического IDM?
Максим: По крайней мере других мы не знаем.
Саша: Быть единственной группой в своей нише – это плюс или минус?
Алексей: И плюс, и минус. С одной стороны, всегда можно говорить про уникальное звучание и все в таком духе. С другой, в Украине у нас мало площадок для выступлений. В этом году мы выступали на четырех джазовых фестивалях, не имея никакого отношения к джазу. Но если бы не они и фестивали вроде Hedonism, которые всегда открыты к экспериментам, нам бы вообще негде было выступать.
Саша: На вашем втором альбоме Basement Suite есть один трек, вдохновленный эфиопским джазом. Вы об этом жанре узнали, как и все – из фильма Джармуша «Сломанные цветы»?
Алексей: Конечно. Фактически именно с Джармуша началась новая волна популярности эфиопского джаза. С конца 80-х о нем никто не слышал и не вспоминал. Джармуш дал этот импульс. Потом была отсылка в «Великой красоте» у Паоло Сорентино. Там главный герой говорит о том, что единственное интересное, что осталось в джазе, – это именно эфиопский джаз.
Максим: По крайней мере других мы не знаем.
Саша: Быть единственной группой в своей нише – это плюс или минус?
Алексей: И плюс, и минус. С одной стороны, всегда можно говорить про уникальное звучание и все в таком духе. С другой, в Украине у нас мало площадок для выступлений. В этом году мы выступали на четырех джазовых фестивалях, не имея никакого отношения к джазу. Но если бы не они и фестивали вроде Hedonism, которые всегда открыты к экспериментам, нам бы вообще негде было выступать.
Саша: На вашем втором альбоме Basement Suite есть один трек, вдохновленный эфиопским джазом. Вы об этом жанре узнали, как и все – из фильма Джармуша «Сломанные цветы»?
Алексей: Конечно. Фактически именно с Джармуша началась новая волна популярности эфиопского джаза. С конца 80-х о нем никто не слышал и не вспоминал. Джармуш дал этот импульс. Потом была отсылка в «Великой красоте» у Паоло Сорентино. Там главный герой говорит о том, что единственное интересное, что осталось в джазе, – это именно эфиопский джаз.
Саша: Почему на вашем альбоме всего 4 трека?
Алексей: В каждом нашем треке высокая концентрация музыкальных идей. Работа над одной композицией занимает у нас довольно много времени. Мне кажется, что 4 трека – это оптимальное количество информации для одного релиза.
Максим: У нас на новом альбоме есть трек, который называется «Mating Call». Он связан с орнитологией.
Алексей: Переводится как «Брачный зов».
Максим: Вроде того. Есть такое слово «токование». Это такое специфическое поведение птицы, когда самец привлекает самку. У него меняется оперение, он начинает петь или как-то странно летать. Я искал аналог этого слова в английском языке. Точного перевода не нашел. Самым близким оказалось mating call. Но оно относится ко всем животным, не только к птицам. Так что имей в виду, все те страшные звуки, которые ты можешь услышать в лесу, – это все mating call.
Максим: У нас на новом альбоме есть трек, который называется «Mating Call». Он связан с орнитологией.
Алексей: Переводится как «Брачный зов».
Максим: Вроде того. Есть такое слово «токование». Это такое специфическое поведение птицы, когда самец привлекает самку. У него меняется оперение, он начинает петь или как-то странно летать. Я искал аналог этого слова в английском языке. Точного перевода не нашел. Самым близким оказалось mating call. Но оно относится ко всем животным, не только к птицам. Так что имей в виду, все те страшные звуки, которые ты можешь услышать в лесу, – это все mating call.
Саша: Спасибо! Это полезная информация. Кто ваша аудитория?
Максим: Аудитория у нас разная. В клубы приходит молодежь. Но если мы играем в филармонии, то там у нас свои фанаты. Бабушки, которые шуршат конфетами на последнем ряду. Мы как-то в Запорожской филармонии играли. Бабушки к нам потом подходили, хвалили. Говорят, за последние 20 лет ничего подобного не слышали. Хотя, вполне возможно, что на следующий день они пошли на Чайковского и точно так же реагировали.
Саша: Любите анимацию?
Максим: Конечно! У нас многое с этим связано. Мы работаем с художником Никитой Лыськовым. Они делает нам анимированный видеоряд для концертов. На YouTube можно найти наши треки с его работами. У него особая техника. Еще мы работали с девушкой Олей, которая делала для нас вживую такие крутые штуки! У нее аналоговый проект. Заливаются разные краски, жидкости, все это выводится на экран, получается интересная анимация.
Саша: Что изображено на обложке вашего нового альбома?
Алексей: Я всегда думал, как это объяснить. Это девочка и мальчик, которые… Скажем так, это детский метод познания взрослой жизни.
Саша: Мужской метод, так сказать.
Максим: Кстати, да! Мы обратили внимание, что девочки спрашивают: «А что они делают?» А парни сразу говорят: «О, класс!»
Алексей: Ну это интересно. В этом же есть какой-то элемент запрета, неизведанности.
Максим: Детский mating call.
Саша: Кто додумался до такого?
Максим: Это Леша у нас генератор таких идей. Я, конечно, сразу ее поддержал.
Максим: Конечно! У нас многое с этим связано. Мы работаем с художником Никитой Лыськовым. Они делает нам анимированный видеоряд для концертов. На YouTube можно найти наши треки с его работами. У него особая техника. Еще мы работали с девушкой Олей, которая делала для нас вживую такие крутые штуки! У нее аналоговый проект. Заливаются разные краски, жидкости, все это выводится на экран, получается интересная анимация.
Саша: Что изображено на обложке вашего нового альбома?
Алексей: Я всегда думал, как это объяснить. Это девочка и мальчик, которые… Скажем так, это детский метод познания взрослой жизни.
Саша: Мужской метод, так сказать.
Максим: Кстати, да! Мы обратили внимание, что девочки спрашивают: «А что они делают?» А парни сразу говорят: «О, класс!»
Алексей: Ну это интересно. В этом же есть какой-то элемент запрета, неизведанности.
Максим: Детский mating call.
Саша: Кто додумался до такого?
Максим: Это Леша у нас генератор таких идей. Я, конечно, сразу ее поддержал.
Саша: Что такое эксцентричный фагот?
Алексей: Это шутка, которая приклеилась к нашему фаготисту Алексею. Один журналистов как-то выразил этой фразой стиль его игры. Он у нас очень любит читать фристайл, сочиняет хип-хоп на ходу. У меня челюсть отвисла, когда я впервые увидел, как он это делает. Это надо слышать вживую!
Максим: Кроме того, у него есть своя рок-группа. Он поет, играет на клавишных.
Саша: Почему вы до сих пор не переехали в Киев?
Максим: Логистика. Это просто нецелесообразно.
Алексей: Мне кажется, что для группы вроде нашей не так важно, откуда ты. Киев, Днепр или Ивано-Франковск. Музыканты обычно переезжают в столицу ради своей тусовки, чтобы стать частью какой-то сцены. А мы и здесь были бы одни в своей нише.
Алексей: Это шутка, которая приклеилась к нашему фаготисту Алексею. Один журналистов как-то выразил этой фразой стиль его игры. Он у нас очень любит читать фристайл, сочиняет хип-хоп на ходу. У меня челюсть отвисла, когда я впервые увидел, как он это делает. Это надо слышать вживую!
Максим: Кроме того, у него есть своя рок-группа. Он поет, играет на клавишных.
Саша: Почему вы до сих пор не переехали в Киев?
Максим: Логистика. Это просто нецелесообразно.
Алексей: Мне кажется, что для группы вроде нашей не так важно, откуда ты. Киев, Днепр или Ивано-Франковск. Музыканты обычно переезжают в столицу ради своей тусовки, чтобы стать частью какой-то сцены. А мы и здесь были бы одни в своей нише.
Саша: Вас вдохновляет тема космоса?
Максим: Да. И это отчасти отражается на нашей музыке. Я в детстве увлекался астрономией. Ты, кстати, не забывай, что мы из Днепра. А это столица космоса. КБ «Южное» и все такое.
Саша: Это вот то самое конструкторское бюро легендарное? Оно еще работает?
Максим: Конечно! Я должен был там работать после университета. Была такая вероятность. Они делают ракеты. Там был такой международный проект, назывался «Морской старт»… Студенты из Бразилии, США. В 2014 году его закрыли. Но, может, опять возродят.
Саша: Техно любите?
Алексей: Да
Саша: На рейвы или в клубы ходите?
Алексей: Когда были моложе, ходили.
Максим: Времени особенно нет. С утра до ночи в студии…
Саша: Времени нет. А желание есть?
Максим: В целом, да. В Днепре иногда заходим в клуб «Модуль». Там иногда можно услышать интересных артистов.
Алексей: В Днепре раньше эта тема была на подъеме. Станислав Толкачев был, своя техно-тусовка. Постоянно проводились рейвы в каких-то бомбоубежищах. Сейчас мода прошла. Мне самому интереснее дома послушать техно. На рейвах, на мой вкус, слишком громко. Я музыку на такой громкости не могу переносить.
Саша: Дома какое техно слушаешь?
Максим: Ну вот Стаса Толкачева слушаем. Это наш товарищ, и у него офигенная музыка!
Максим: Да. И это отчасти отражается на нашей музыке. Я в детстве увлекался астрономией. Ты, кстати, не забывай, что мы из Днепра. А это столица космоса. КБ «Южное» и все такое.
Саша: Это вот то самое конструкторское бюро легендарное? Оно еще работает?
Максим: Конечно! Я должен был там работать после университета. Была такая вероятность. Они делают ракеты. Там был такой международный проект, назывался «Морской старт»… Студенты из Бразилии, США. В 2014 году его закрыли. Но, может, опять возродят.
Саша: Техно любите?
Алексей: Да
Саша: На рейвы или в клубы ходите?
Алексей: Когда были моложе, ходили.
Максим: Времени особенно нет. С утра до ночи в студии…
Саша: Времени нет. А желание есть?
Максим: В целом, да. В Днепре иногда заходим в клуб «Модуль». Там иногда можно услышать интересных артистов.
Алексей: В Днепре раньше эта тема была на подъеме. Станислав Толкачев был, своя техно-тусовка. Постоянно проводились рейвы в каких-то бомбоубежищах. Сейчас мода прошла. Мне самому интереснее дома послушать техно. На рейвах, на мой вкус, слишком громко. Я музыку на такой громкости не могу переносить.
Саша: Дома какое техно слушаешь?
Максим: Ну вот Стаса Толкачева слушаем. Это наш товарищ, и у него офигенная музыка!
Саша: Почему электронных музыкантов из мира академической музыки или модерн-джаза так тянет друг к другу?
Алексей: Это интересно. На стыке может родиться нечто, чего прежде вообще не было. Интересен сам процесс поиска. Есть другой момент. Когда мы общаемся с академическими композиторами, я вижу, что они не готовы переключаться и слушать техно или дабстеп.
Алексей: Это интересно. На стыке может родиться нечто, чего прежде вообще не было. Интересен сам процесс поиска. Есть другой момент. Когда мы общаемся с академическими композиторами, я вижу, что они не готовы переключаться и слушать техно или дабстеп.
Максим: Хотя это, по сути, и есть работать композитора. Искать новые возможности для выхода за рамки того, что уже изучено и понятно.
Алексей: Но здесь еще важно уметь различать… Вот те же Brandt Brauer Frick – это серьезный композиторский подход. Хотя они часто выступают на техно-фестивалях и близки к танцевальной музыке. И это круто! Но когда берут бит и поверх него красивые девушки играют классику на скрипках… Сам понимаешь.